Часть первая
Тихий рост в одиночестве
I
ДОЛИНА: Труднодостижимые идеалы

Можно сказать, что Эмили Дикинсон обитала одновременно в трех разных мирах, о них думала и о них писала. Был мир природы, где являлись ее взору и вели с нею разговор обитавшие там существа; было ее «достояние» — мир дружбы и еще был невидимый и неслышимый мир - здесь нам суждено блуждать в облаке мерцающих тайн. С самого детства она была не такая, как все. Она была прямодушной, импульсивной, своеобычной, дурашливой озорницей, говорила вслух то, что не принято, то, что другие думают про себя, но не смеют выговорить - и как говорила! Эти черты делали ее загадкой для тех, кто знал ее, постоянно ставили их в тупик и удивляли, ибо она жила парадоксами.
Безусловно, величайшим парадоксом является факт, что трижды в жизни Эмили мимолетное знакомство с человеком вызывало у нее сильную и долгую привязанность. Преподобного Чарлза Водсворта из Филадельфии она видела всего три или четыре раза в жизни, да и то мельком, тем не менее ее восхищение им как идеалом и ее страстная любовь к нему как к человеку оказали мощнейшее влияние на ее поэтическое развитие. Она прибегала к советам критика и публициста Томаса Вентворта Хиггинсона, считала его своим ментором в течение двадцати с лишним лет, но ни разу не воспользовалась ни одним советом из тех, что он отважился ей дать. В последние десять лет своей жизни она горячо восторгалась поэтом и новеллисткой Элен Хант Джексон, единственной среди современников Эмили Дикинсон, кто сумел правильно оценить ее, кто верил в то, что она большой поэт, и тем не менее Эмили Дикинсон категорически отказывалась публиковаться, на чем упорно настаивала миссис Джексон. Каждый из этих троих сыграл в жизни и творчестве Эмили Дикинсон такую важную роль, что нам придется посвятить им по отдельной главе.
Другой парадокс далеко выходит за пределы круга ее близких и должен рассматриваться так, как если бы можно было полностью осмыслить ее философские достижения. Она чрезвычайно редко покидала свой дом в Амхерсте, и несмотря на это мысленно проникала в такие обширные области, каких не видели ее ближние. Когда ее, уже прожившую на свете немало лет, спросили, хочет ли она путешествовать или принимать посетителей, она ответила, что простое существование для нее само по себе огромный дар и такого рода желания кажутся ей немыслимыми. Она бунтовала против ортодоксов, среди которых жила с рождения, и все же, даже поднимая мятеж, опиралась на свою горячую привязанность к тому маленькому мирку, который замыкал ее в круге будничных забот. Подчинение принятым условностям она презирала и чувствовала в нем опасность морального застоя, и все же именно пуританское прошлое было у нее источником сильнейшего душевного напряжения. Она росла в условиях сельской простоты и сотворила бессмертное искусство.

В 1830 году, когда она родилась, Амхерст, штат Массачусетс, был небольшим сельским поселением, где жили четыре или пять сотен семейств, имелись таверна, место для гуляний; он являлся удобным пунктом смены экипажей — так как находился на полпути между Олбани и Бостоном, Хартфордом и Брэттлборо. Как и в других поселениях долины реки Коннектикут, здесь сохранились культурные традиции, заложенные пуританами еще в XVII веке. Будучи первоначально частью поселения Хедли, Амхерст выделился в 1732 году и получил нынешнее название, зарегистрированное в 1759 году. Как это повелось, в Долине с самых давних времен наиболее плодородные земли доставались наиболее именитым поселенцам. Священники, выпускники колледжей, задавали тон интеллектуальной жизни в той же мере, что и духовной. Получить образование в Йельском колледже (на юге) или Дартмутском (на севере) обитателю Долины было нелегко, и до 1800 года эти учебные заведения выпускали примерно по полудюжине молодых людей из Амхерста, которые либо принимали сан, либо возвращались, чтобы стать у себя дома врачами или юристами. Добровольная помощь делу образования в самом городе способствовала тому, что к 1830 году Амхерст стал местом, где находились одна из лучших академий штата и растущий колледж. Эти культурные начинания были обязаны своим возникновением в основном личному рвению Сэмьюэла Фаулера Дикинсона, деда Эмили, жителя Долины в шестом поколении и родоначальника трех поколений Дикинсонов, сыгравших выдающуюся роль в делах города и колледжа.
Сэмьюэл Фаулер Дикинсон по окончании Дартмутского колледжа в 1795 году вернулся в Амхерст, где занялся юридической практикой. Его интерес к образованию выразился в учреждении Академии Амхерста в 1814 году. Желая дальнейшего прогресса в этой области, он в течение следующих семи лет уделял большую часть своего времени и доходов планированию университетского учреждения. Его целеустремленность привела к созданию в 1821 году Амхерстского колледжа, но также и к последующему острому финансовому расстройству в его делах. Это не ослабило его рвения, и он перебрался в Огайо для участия в других образовательных предприятиях, когда Эмили было два года, и умер перед тем как ей исполнилось восемь; вот почему он остался в ее памяти как некая легендарная фигура. Его сын Эдвард, старший из девяти детей (отец Эмили) поступил на второй курс Амхерстского колледжа, но вскоре перевелся в Йель. Степень, которую он получил в 1823 году в этом более старом учреждении, должна была придать ему большую солидность в обществе и помочь обосноваться здесь, унаследовав профессию отца.
Хотя в 1820 году торговые города вроде Нью-Хэвена, Хартфорда и Спрингфилда не столь сильно были подвержены влиянию пуританского прошлого, оно безусловно сохранило свои позиции в небольших городках Долины, расположенных дальше к северу. Каждый из них по-прежнему оставался экономически независимым микрокосмом, где практически любая семья владела землей и поместьем, выращивала собственные фрукты и овощи и вела хозяйство, достаточное для того, чтобы обеспечивать себя яйцами, сыром и соленой свининой. Это был замкнутый мир. Шестнадцатилетняя сестра Эдварда Лукреция писала ему как старшему, что младшие дети должны с радостью принимать «любой совет в отношении своих занятий, поведения и т.п.», потому что «ты, будучи старшим, и лучше знающий мир, имеешь большие, чем мы, возможности для этого, так как мы знакомы лишь с нравами и обычаями Амхерста». Поездки в Нью-Йорк или Бостон считались серьезными экспедициями и планировались так же тщательно, как путешествия в Европу.
Амхерстский колледж был основан для того, чтобы сохранить ортодоксальные традиции, от которых в то время уже избавлялись более старые заведения. В нем предполагалось обучать религиозных молодых людей — проповедников, учителей, миссионеров, — здесь считалось, что миссионерская деятельность в законодательных собраниях Олбани или Монпелье может быть столь же эффективной, сколь и в краалях Южной Африки. Когда Эдвард Дикинсон унаследовал дело и веру своего отца, он занялся ими в строгих рамках христианской этики, завещанной ему несколькими поколениями, хранящими традиции Долины.
В мае 1828 года он женился на Эмили Норкросс, третьей из девяти детей Джоула и Бетси Норкросс из находившегося рядом Монсона. Письма, которыми они обменивались до свадьбы, показывают, до какой степени чувствительные молодые люди в те времена и в тех местах были озабочены вопросами благочестия. Ежеутренняя молитва, посещение церкви дважды в воскресенье всеми членами семьи, частое чтение Библии — все это было вплетено в ткань жизни Дикинсонов, как и большинства других семейств Долины во второй четверти XIX века. То, что Эдвард Дикинсон отложил свое присоединение к церковной общине до 1850 года, когда ему исполнилось сорок семь лет, не свидетельствует о его безразличии, наоборот, это говорит о строгости, с которой он считал себя недостойным. Его жена вошла в церковную общину через три года после того как вышла замуж. Из их трех детей, старший брат Эмили Уильям Остин Дикинсон, третий в триаде Дикинсонов, видный член городского сообщества, примкнул к церкви за шесть месяцев до женитьбы в 1856 году. Самая младшая, Лавиния Норкросс Дикинсон присоединилась в восемнадцатилетнем возрасте. Одна Эмили среди пяти членов семьи так и не смогла принудить себя формально примкнуть к конфессии, и ее неспособность сделать это в течение многих лет заставляла ее страдать от сознания своей неадекватности.
Понять Эмили Дикинсон как человека и ее поэзию можно только в контексте традиций Долины, которые она унаследовала, и семейной династии, в которой она родилась. Годы, которые Готорн увековечил как безысходное пуританское прошлое, она проиллюстрировала тихой драмой своей жизни. В шестнадцать лет она получила необычайно основательное классическое образование — включая начальный курс немецкого языка — после шести лет посещения академии Амхерста под руководством многоопытных учителей. Год, проведенный ею в женской семинарии Маунт Холиоук (1847/48), кажется, должен был бы оказаться счастливым как для нее, так и для ее одноклассниц — за исключением того, что она одна среди подруг оказалась неспособна объявить себя убежденной христианкой. Зная ее окружение и это заведение Южного Хедли, можно предположить, что давление на нее было оказано ужасающее. Представители Долины всегда вещали с непререкаемостью оракула, поучая тех, кому некуда было от них деться. Что же из этого вышло?

(продолжение следует)