Меланголия
Саверьо стоял посреди комнаты весь красный, так что казалось, будто вот-вот с ним случиться апоплексический удар. Внезапно он повернулся к своему другу Эджидьо, с которым вместе снимал студию, и начал размахивать руками, судорожно глотая воздух, не в силах вымолвить ни слова «Ничего,-прохрипел, придя в себя, и стал бешено трясти машинописными листами и прорычал, - нет ничего более неподвластного воле как идиотизм. И все же это в ней больше всего и раздражает, ведь нельзя же идиотку обвинять в том, что она идиотка».
Он положил на стол листки, которые еще раз перечитал, и показал на машинистку, невысокую бледную блондинку, сидевшую за печатной машинкой.
«Задушил бы её», - взорвался Саверьо. «Напрасно, признаю. Потому что нельзя надеться на то, что талант или обычный здравый смысл благодаря воле появятся у того, кто их лишен. Я бы никогда и мухи не обидел, но вот эта дамочка способна заставить меня задумать убийство. Чего только она не вытворяет: во всем делает ошибки, изобретает слова, перескакивает с времени на время. Она неиссякаема в своем идиотизме. Удивительна. У неё целый запас глупостей. Могу сказать, что если бы такие причуды были позволительны, то она была бы своего рода гением. Гением идиотизма. Звездой первой величины по глупости, человеком феноменального кретинизма.
Удивительным было то, что эта девушка, в которой угадывалась самонадеянность и уверенность в себе, слушала его с полным безразличием, как будто речь шла даже и не о ней. Саверьо еще раз глазами пробежался по напечатанному тексту, продолжая говорить с пеной у рта.
« И она выдает свои опусы со сводящим с ума спокойствием. Как будто эти ужасы - вещь самая обыкновенная, и людьми они не избегаются. Вот вам один, от которого волосы дыбом встают. Я продиктовал: «Бандит вернулся мятый». А знаете, что это несчастная, эта преступница написала? «Бандит вернулся мятный». «Мятный, господа, мятный!»
«Как чай или конфета», - задумчиво пробормотал Эджидьо.
«Его я описал в мрачных тонах», - продолжил Саверьо.- Я изобразил бандита, существо гнусное и хитрое, который совершил преступление и возвращается домой, мятый, грязный, побитый, покрытый синяками и царапинами. А эта дура, эта идеальная слабоумная, мне его сделала мятным. Приняла его за леденец. Преступник, покрытый мятой. С мятой в волосах, как лавровым венком!»
« Да уж.. - пробурчал Эджидьо, сосредоточенный и как будто говоривший с самим с собой. Бандит, леденец, мятый, мятный, пряный бандит с мятой на голове...»
Саверьо снова принялся нападать на машинистку. И вдруг неожиданно разразился нечеловеческим криком.
«Ну вы только посмотрите на это!» - в буквальном смысле рыдая, прокричал он.- «Посмотрите! Я сказал: «На море проходят соревнования между автомобилями и лодками. Курортной публике, конечно же, лодочные соревнования интересней автомобильных. Не побоюсь предположить, что многочисленные посетители этого жизнерадостного пляжа здесь единственно ради того, чтобы смотреть лодочные состязания». Ох! Эта разбойница, эта преступница, у которой нет и намека на такт, не расслышала слово «лодки». И все лодки превратились в попки, господа!»
Свирепый, побагровевший, вот-вот готовый лопнуть от злости, Саверьо орал, размахивая в воздухе листами бумаги.
«Послушайте! - кричал. – Послушайте!»
И он принялся читать: «На море проходят соревнования между автомобилями и попками. Попочные соревнования интересней автомобильных». Вы поняли? Попочные самые интересные. Верю. Но подождите: «Не побоюсь предположить, что многочисленные посетители этого жизнерадостного пляжа здесь единственно ради того, чтобы смотреть попочные состязания. Завязывается ожесточенная борьба за лучшие места, чтобы посмотреть на попки». Да это запретить надо из-за нарушения норм морали! Как показалось ей с первого раза «попочный», так она и продолжила невозмутимо печатать, и даже ведь не спросила себя, не ослышалась ли. А, пожалуй, она думает, что это я ошибся. Почему она еще и такая самонадеянная! У неё не возникло ни малейшего сомнения, правдоподобны ли те неприличности, которые я ей продиктовал. Взгляни на это. Я сказал: «Автомобильные состязания потеснили лодочные». А она спокойно, безмятежно набрала: «потеснили попочные». Но хватит. Это была последняя капля. Это переполнило чашу моего терпения.
Саверьо запыхался. Он постарался взять себя в руки. Подошел к буфету, развел несколько капель успокоительного в половине стакана воды, выпил.
«Синьорина, - сказал Саверьо нервно, - с этого момента вы уволены. Вы получите все, что вам надлежит. А теперь убирайтесь. Убирайтесь, и чтоб духу вашего здесь не было».
И, хлопнув дверью, он ушел в соседнюю комнату.
Как всегда бесстрастная, девушка поднялась и сняла фартук, как будто закончился рабочий день. Но Эджидьо, который наблюдал за этой сценой со все возрастающим интересом, жестом остановил её и сказал:
-Синьорина, сколько мой друг вам платил в месяц?
- Сто тысяч, - ответила девушка.
- Плачу вам в два раза больше. Я вас нанимаю.
Невозмутимая девушка снова надела фартук и опять села за машинку, ожидая приказаний.
«Пишите, - продолжил Эджидьо, - «Свержение Маукà». Начало: Шел год тысяча триста пятьдесят первый нашей эры…»
Он стал прислушиваться к характерному быстрому постукиванию и из-за спины девушки бросил взгляд на лист.
«Стоп».
Постукивание смолкло. Девушка вытянула лист и показала его Эджидьо, который взял его почти с благоговением. На месте заглавия было написано: «Свержение паука». Эджидьо прочел и одобрил.
«На сегодня хватит. Спасибо, можете идти».
Девушка сняла фартук, поправила волосы, освежила макияж и, знаком попрощавшись, ушла с поднятой головой, расправленными плечами и спокойно, как делает тот, кто знает, что выполнил свой долг и хорошо провел день.
Прошло время.
Господа, поприветствуем Эджидьо. Этот писатель, прежде скучный и банальный, как никто другой, теперь художник, которого критики единодушно признают великим юмористом, модным автором, чьи книги издатели отвоевывают за миллионы, чьи рассказы крупные журналы ценят на вес золота, чьи работы выходят стомиллионными тиражами, и которому рукоплещет публика.
В чем причина такой метаморфозы?
Машинистка.
Эта драгоценная девушка привнесла жизнь, блеск, лоск, искры, проблески гениальности в писательский стиль и в работы, которые уже поблекли. Автор превратился в самого блистательного, полного фантазии и воображения, одним словом – в удивительного.
Его рассказы, сцены и диалоги его комедий, которые раньше заставляли зевать целые партеры и бесчисленные толпы народа, теперь стали неотразимыми, с тех пор как их стала набирать необыкновенная машинистка.
<...>
Последовал роман, в котором страница за страницей рассказывалось о счастливых раках. Кто бы мог представить себе этих счастливых животных? Эджидьо подумал немного и продиктовал «счастливые браки» - самую банальную тему, которая действительно может послужить источником очень комичных и смешных ситуаций и поворотов, он только общие места и использовал, и которые, между тем, стали неудержимо комичны, когда их применили к миру раков. Неспособная машинистка, сама того не осознавая, подсказала эту идею.
В другой раз из крошки любви она сделала картошку любви – это дало имя модному обеду. В меню все ресторанов постоянно встречалась «картошка любви», как дань уважения автору, который ввел в моду это блюдо.
Бездумное и самостоятельное печатание девушки превращало аппетитные формы в аперитивные и аперитивные в аппетитные, эпилоги в апологи и апологи в эпилоги, влюбленные прогуливались под гнездами, а в фильмах люди смотрели на гнезд кино.
Она также давала Эджидьо и коммерческие идеи. Однажды для рассказа об одной нежной и робкой девушке Эджидьо продиктовал: «лицо её было тронуто сладкой меланхолией». Получилось «сладкой меланголией». После этого у Эджидьо появилась идея выпустить в продажу крем для кожи под названием «сладкая меланголия». Это косметическое средство для нанесения на лицо, его преимуществам являлся также и очень приятный аромат, который «приглашал к поцелуям», как было написано на этикетке. «Стоит вам один раз нанести это крем, как ваш муж будет готов целовать вас вечно… все захотят целовать вас, если узнают, что вы пользовались «сладкой меланголией». Попробуйте крем «Сладкая меланголия», запомните: крем «Сладкая меланголия». Продается во всех парфюмерных магазинах и салонах красоты». Представьте себе, женщины с ума сходили, желая купить его, а мужчины, желая попробовать. На этом Эджидьо заработал миллионы.
К сожалению, девушка, которую Эджидьо покрывал золотом, почувствовала угрызения совести из-за множества ошибок, которые она делала, печатая на машинке и в которых, наконец, стала отдавать себе отчет. И однажды не выдержала: «Хочу, очень сильно хочу заслуживать такое прекрасное отношение ко мне моего хорошего начальника, который никогда меня не упрекает в моих грубых ошибках!»
Она принялась усердно учиться набиранию текста на машинке, много занималась, работала внимательно и стала безукоризненна.
Это был провал.