Президент Фауст, члены Гарвардской корпорации и Попечительского совета, члены факультета, гордые родители и, главное, выпускники.
Первое, что я хотела бы сказать, – это «спасибо». Гарвард предоставил мне необычайную честь, а недели ужаса и тошноты, проведенные с мыслью о произнесении этой напутственной речи, заставили меня сбросить вес. Двойная выгода! Теперь все, что мне нужно сделать, - это вдохнуть поглубже, сощуриться на красные знамена и внушить себе, что я на самом большом в мире собрании Гриффиндора.
Произнесение напутственного обращения – большая ответственность; то есть я так думала, пока на ум не пришел мой собственный выпускной. Оратором в тот день была баронесса Мэри Уорнок, выдающийся британский философ. Размышления над ее выступлением оказали мне огромную помощь при написании моей речи, так как выяснилось, что я не могу припомнить ни единого сказанного ею слова. Это вдохновляющее открытие освободило меня от страха нечаянно повлиять на вас так, что вы откажетесь от заманчивых карьер в бизнесе, юриспруденции или политике ради нетрадиционного удовольствия стать волшебником.
Ну вот, если вы все запомните шутку про нетрадиционного волшебника на грядущие годы, значит, я обошла баронессу Мэри Уорнок. Достижимые цели - первый шаг на пути к самосовершенствованию. На самом деле я терзала душу и ломала голову над тем, что же мне вам сегодня сказать. Я спрашивала себя, что я бы хотела узнать при выпуске и какие важные уроки я получила за двадцать один год, отделивший тот день от этого.
Я добыла два ответа. В этот чудесный день, когда мы собрались, чтобы отметить ваши учебные победы, я решила поговорить с вами о пользе поражений. И поскольку вы стоите на пороге того, что иногда называется «реальной жизнью», я хочу воздать хвалу крайней важности воображения.
Может показаться, что такой выбор отдает донкихотством или парадоксальностью, но вы уж потерпите, пожалуйста.
Сейчас, в сорок два года, мне не очень-то легко оглядываться на ту, какой я была во время выпуска, в двадцать один год. Полжизни назад я пыталась удержать неудобное равновесие между собственными амбициями и ожиданиями близких.
Я была убеждена: единственное, чем мне всегда хотелось заниматься, - это писать романы. Зато мои родители, оба из не очень обеспеченных семей и оба без высшего образования, считали мое бойкое воображение забавной причудой, которая не поможет внести залог и не обеспечит пенсии. Понимаю, что сейчас ирония судьбы поражает с силой мультяшной наковальни.
Так что мои родители надеялись, что я получу высшее образование; я хотела изучать английскую литературу. Был достигнут компромисс, который в конце концов никому не дал желаемого: я отправилась изучать современные языки. Не успела машина родителей свернуть за поворот в конце дороги, как я удрала с немецкого и рванула в коридор классических языков.
Не помню, когда я сказала родителям, что изучаю классические языки; вполне возможно, что они выяснили это в день выпуска. Думаю, из всех предметов на планете они вряд ли бы смогли назвать какой-то менее полезный, чем греческая мифология, когда дело касается получения хорошей должности.
Я хотела бы пояснить в скобках, что вовсе не упрекаю своих родителей за их взгляды. Существует срок годности для упреков в адрес родителей за то, что они направляют вас не в ту сторону: когда вы становитесь достаточно взрослыми, чтобы взять штурвал, ответственность возлагается на вас. Более того, я не могу критиковать родителей за их упования на то, что я никогда не буду жить в нищете. Они сами были бедны, и я поэтому была бедна, и я абсолютно согласна с ними в том, что это отнюдь не облагораживает. Бедность влечет за собой страхи, стрессы и иногда депрессии; она означает тысячи мелких унижений и трудностей. Если человек своими силами выбрался из нищеты – этим действительно можно гордиться, но романтику в бедности находят только дураки.
В вашем возрасте я больше всего боялась не нищеты, а неуспеха.
В вашем возрасте, несмотря на явное отсутствие интереса к учебе в университете, в котором я проводила слишком много времени в кафе, сочиняя истории, и слишком мало – на лекциях, у меня все же хватало сноровки для прохождения экзаменов, и это годами было мерилом успеха в моей жизни и в жизни тех, с кем я общалась.
Я не настолько глупа, чтобы полагать, что, раз вы молоды, талантливы и образованны, вы никогда не знали трудностей или сердечных бурь. Талант и интеллект еще никогда никого не защитили от капризов судьбы, и я ни на минуту не допускаю мысли, что все здесь наслаждались исключительными возможностями и безмятежными удовольствиями.
Но все же сам факт, что вы – выпускники Гарварда, заставляет предположить, что вы не очень хорошо знакомы с поражениями. Возможно, боязнь поражения является для вас столь же мощным двигателем, как и желание успеха. Возможно даже, что ваше представление о провале находится не слишком далеко от того, как обычный человек представляет себе успех, - настолько высоко вы уже взлетели.
В конце концов, мы все сами для себя решаем, что именно является поражением, но мир полон готовности ознакомить вас с набором отличительных признаков сразу, как только вы ему это позволите. Поэтому я думаю, по всем стандартным меркам справедливо будет сказать, что через каких-то семь лет после выпускного я потерпела поражение эпического масштаба. Исключительно короткое замужество потерпело крах, и я была безработной матерью-одиночкой, настолько бедной, насколько это возможно в современной Британии; только вот что бездомной еще не была. Страхи моих родителей и мои собственные сбылись вместе, и по любому стандарту я была самой большой неудачницей, какую я знала.
Нет, я не собираюсь вам здесь рассказывать, что поражение – это здорово. То время было темным периодом моей жизни, и я не догадывалась, что назревали события, которые пресса с тех пор представляет в виде сказочной развязки. В то время я не знала, насколько далеко простирается туннель, и свет в его конце был скорее надеждой, чем реальностью. Так почему же я говорю о пользе поражения? Просто потому, что потерпеть поражение - значит отбросить прочь все несущественное. Я перестала притворяться самой себе, что я есть не то, что я есть, и принялась направлять всю свою энергию на завершение единственного дела, которое имело для меня значение. Если бы я действительно преуспела в чем-то еще, возможно, я так никогда бы и не нашла в себе решимости, чтобы достичь успеха в той области, которая, как я верила, была моим истинным предназначением. Я получила свободу, потому что мой самый большой страх сбылся, а я осталась жива, и у меня все еще была дочь, которую я обожала, и еще у меня была старая пишущая машинка и большая идея. Вот так дно мели стало прочной основой, на которой я построила свою жизнь заново.
Может быть, вы никогда не потерпите поражение такого масштаба, какое потерпела я, но какие-то поражения в жизни неизбежны. Невозможно прожить жизнь, в чем-то не проиграв, если только вы не проживете так осторожно, как будто и вовсе не жили, - а в этом случае вы проиграете автоматически.
Поражение дало мне внутреннюю уверенность, которой я бы никогда не добилась сдачей экзаменов. Поражение открыло мне такие вещи обо мне самой, которых я никаким другим способом не узнала бы. Я обнаружила, что у меня есть сильная воля и больше дисциплины, чем я могла предположить; я также выяснила, что у меня есть друзья, которые и вправду дороже рубинов.
Сознание того, что вы выбрались из неприятностей более мудрыми и более сильными, означает, что вы и в дальнейшем можете положиться на свое умение выживать. Вы не узнаете по-настоящему ни себя, ни прочность ваших отношений с близкими до тех пор, пока не проверите их несчастьем. Такое знание – истинный дар, как и любая тяжело давшаяся победа, и стоит оно дороже, чем любой диплом, который я получила.
Поэтому, если бы мне дали хроноворот, я бы объяснила той себе в двадцать один год, что личное счастье приходит, когда понимаешь: жизнь не отчетный список приобретений и достижений. Ваша жизнь – это не ваши дипломы и резюме, несмотря на то, что вы встретите многих людей моего возраста и старше, которые считают иначе. Жизнь сложна, и запутанна, и не подконтрольна никому, и смиренное сознание этого поможет вам пережить ее превратности.

President Faust, members of the Harvard Corporation and the Board of Overseers, members of the faculty, proud parents, and, above all, graduates.
The first thing I would like to say is ‘thank you.’ Not only has Harvard given me an extraordinary honour, but the weeks of fear and nausea I have endured at the thought of giving this commencement address have made me lose weight. A win-win situation! Now all I have to do is take deep breaths, squint at the red banners and convince myself that I am at the world’s largest Gryffindor reunion.
Delivering a commencement address is a great responsibility; or so I thought until I cast my mind back to my own graduation. The commencement speaker that day was the distinguished British philosopher Baroness Mary Warnock. Reflecting on her speech has helped me enormously in writing this one, because it turns out that I can’t remember a single word she said. This liberating discovery enables me to proceed without any fear that I might inadvertently influence you to abandon promising careers in business, the law or politics for the giddy delights of becoming a gay wizard.
You see? If all you remember in years to come is the ‘gay wizard’ joke, I’ve come out ahead of Baroness Mary Warnock. Achievable goals: the first step to self improvement.
Actually, I have wracked my mind and heart for what I ought to say to you today. I have asked myself what I wish I had known at my own graduation, and what important lessons I have learned in the 21 years that have expired between that day and this.
I have come up with two answers. On this wonderful day when we are gathered together to celebrate your academic success, I have decided to talk to you about the benefits of failure. And as you stand on the threshold of what is sometimes called ‘real life’, I want to extol the crucial importance of imagination.
These may seem quixotic or paradoxical choices, but please bear with me.
Looking back at the 21-year-old that I was at graduation, is a slightly uncomfortable experience for the 42-year-old that she has become. Half my lifetime ago, I was striking an uneasy balance between the ambition I had for myself, and what those closest to me expected of me.
I was convinced that the only thing I wanted to do, ever, was to write novels. However, my parents, both of whom came from impoverished backgrounds and neither of whom had been to college, took the view that my overactive imagination was an amusing personal quirk that would never pay a mortgage, or secure a pension. I know that the irony strikes with the force of a cartoon anvil, now.
So they hoped that I would take a vocational degree; I wanted to study English Literature. A compromise was reached that in retrospect satisfied nobody, and I went up to study Modern Languages. Hardly had my parents’ car rounded the corner at the end of the road than I ditched German and scuttled off down the Classics corridor.
I cannot remember telling my parents that I was studying Classics; they might well have found out for the first time on graduation day. Of all the subjects on this planet, I think they would have been hard put to name one less useful than Greek mythology when it came to securing the keys to an executive bathroom.
I would like to make it clear, in parenthesis, that I do not blame my parents for their point of view. There is an expiry date on blaming your parents for steering you in the wrong direction; the moment you are old enough to take the wheel, responsibility lies with you. What is more, I cannot criticise my parents for hoping that I would never experience poverty. They had been poor themselves, and I have since been poor, and I quite agree with them that it is not an ennobling experience. Poverty entails fear, and stress, and sometimes depression; it means a thousand petty humiliations and hardships. Climbing out of poverty by your own efforts, that is indeed something on which to pride yourself, but poverty itself is romanticised only by fools.
What I feared most for myself at your age was not poverty, but failure.
At your age, in spite of a distinct lack of motivation at university, where I had spent far too long in the coffee bar writing stories, and far too little time at lectures, I had a knack for passing examinations, and that, for years, had been the measure of success in my life and that of my peers.
I am not dull enough to suppose that because you are young, gifted and well-educated, you have never known hardship or heartbreak. Talent and intelligence never yet inoculated anyone against the caprice of the Fates, and I do not for a moment suppose that everyone here has enjoyed an existence of unruffled privilege and contentment.
However, the fact that you are graduating from Harvard suggests that you are not very well-acquainted with failure. You might be driven by a fear of failure quite as much as a desire for success. Indeed, your conception of failure might not be too far from the average person’s idea of success, so high have you already flown.
Ultimately, we all have to decide for ourselves what constitutes failure, but the world is quite eager to give you a set of criteria if you let it. So I think it fair to say that by any conventional measure, a mere seven years after my graduation day, I had failed on an epic scale. An exceptionally short-lived marriage had imploded, and I was jobless, a lone parent, and as poor as it is possible to be in modern Britain, without being homeless. The fears that my parents had had for me, and that I had had for myself, had both come to pass, and by every usual standard, I was the biggest failure I knew.
Now, I am not going to stand here and tell you that failure is fun. That period of my life was a dark one, and I had no idea that there was going to be what the press has since represented as a kind of fairy tale resolution. I had no idea then how far the tunnel extended, and for a long time, any light at the end of it was a hope rather than a reality.
So why do I talk about the benefits of failure? Simply because failure meant a stripping away of the inessential. I stopped pretending to myself that I was anything other than what I was, and began to direct all my energy into finishing the only work that mattered to me. Had I really succeeded at anything else, I might never have found the determination to succeed in the one arena I believed I truly belonged. I was set free, because my greatest fear had been realised, and I was still alive, and I still had a daughter whom I adored, and I had an old typewriter and a big idea. And so rock bottom became the solid foundation on which I rebuilt my life.
You might never fail on the scale I did, but some failure in life is inevitable. It is impossible to live without failing at something, unless you live so cautiously that you might as well not have lived at all – in which case, you fail by default.
Failure gave me an inner security that I had never attained by passing examinations. Failure taught me things about myself that I could have learned no other way. I discovered that I had a strong will, and more discipline than I had suspected; I also found out that I had friends whose value was truly above the price of rubies.
The knowledge that you have emerged wiser and stronger from setbacks means that you are, ever after, secure in your ability to survive. You will never truly know yourself, or the strength of your relationships, until both have been tested by adversity. Such knowledge is a true gift, for all that it is painfully won, and it has been worth more than any qualification I ever earned.
So given a Time Turner, I would tell my 21-year-old self that personal happiness lies in knowing that life is not a check-list of acquisition or achievement. Your qualifications, your CV, are not your life, though you will meet many people of my age and older who confuse the two. Life is difficult, and complicated, and beyond anyone’s total control, and the humility to know that will enable you to survive its vicissitudes.