Ничто в этом мире не принадлежало Молли Киллани. А может, ей так только казалось в шестнадцать ученических лет. Ну, она жила с отцом и имела отдельную комнату, но, на самом деле, она не была хозяйкой своей комнаты. Примерно в девять лет он поняла, что была квартиранткой в доме и ни одна вещь, которой она касалась, ей не принадлежала. Ни чучела животных, ни стереомагнитофон «Панасоник», который она получила в подарок на Рождество, когда ей было пятнадцать, ни даже одежда, висевшая в шкафу. Дети были собственностью родителей. Это было новое слово, которое она выучила на уроках словесности. «Собственность». Рабы были одушевлённой «собственностью». Жизнь ребёнка не принадлежала ему самому, он был рабом родительских прихотей.
Отец, отставной полковник военно-морских сил США, часто говорил дочери, что жизнь складывается не только по желанию, но и в силу обстоятельств. Он приводил этот аргумент, когда говорил о матери Молли, умершей при рождении девочки. «Мы никогда не думали, что ты будешь расти без матери, Молли. Я никогда не думал, что буду растить тебя один и что я смогу … полюбить другую женщину».
Молли убежала из дома отчасти из-за одиночества и беспризорности. А также из-за школы, которую она посещала и в которой все были снобами. Они воображали, что им принадлежит мир в целом и всё в нём в частности. Они не имели понятия о своём истинном положении – о том, откуда берётся всё то, что у них есть.
Но главной причиной её бегства был отец, Марк Киллани. Выйдя в отставку после двадцати лет службы на флоте, он прилагал слишком много усилий для жёсткого контроля её жизни. Она стала центром его внимания, его сокровищем. Его рабыней. Нет, он никогда не бил её и не обращался с ней плохо. Он слишком заботился о ней, и это стало настоящей проблемой. Он постоянно поучал её. Не делай то, не делай это, не бери дурной пример, не приходи после одиннадцати, даже не думай о сексе. Всё было запрещено. Всё было потенциально опасным. Молли чувствовала себя настолько подавленной, что почти перестала есть. Посмотреть на неё – кожа да кости. Даже груди, которые были предметом её гордости по части физической красоты (хотя для большинства более привлекательными были её ярко-рыжие волосы до плеч), сжались до маленьких шишечек на ребристой, как стиральная доска, грудной клетке. Чтобы придать им форму, она начала носить набивные лифчики.
Даже сейчас, в оранжевом свете прожекторов на стоянке грузовиков, она съёжилась, чтобы не привлекать внимание к Шишечкам, как она их называла.
Её намерение на стоянке грузовиков вызвало бы у отца приступ ярости. Правда, эта мысль вызвала приступ ярости и у неё. Хотя она решила, что никому не принадлежит, принадлежит только самой себе и имеет право продавать себя, если придётся, она не могла заставить себя не думать об этом. Как это произойдёт? Как она сможет? Эта мысль не только угнетала её, но и вызывала большее отвращение, чем она представляла. Единственное, что она могла сделать, – отвлечься, но у неё не получалось. Мысли путались в голове, некоторые беззвучно вскрикивали, некоторые тревожно перешёптывались. У тебя не может быть секса с кем попало! (А если может, ты шлюха, ничтожество, ты ещё пожалеешь об этом). Это будет ужасно! (Он будет трогать тебя и играть с тобой, а тебя, наверное, будет тошнить от него.)
Если бы у неё были драгоценности, чтобы отдать в залог, или если бы кто-нибудь дал ей в её возрасте честную работу, ей бы не пришлось торговать собой. Но драгоценностей у неё не было, работы ей никто не дал, и у неё не было ничего, кроме имени, ни цента, ничего для обмена, кроме собственного костлявого тела, с шишечками вместо грудей и рыжеволосой головой. Даже эти факты не возымели действия и не спасли её от борьбы, происходившей в её сознании. Она пыталась направить мысль в иное русло. Но не могла его найти.
Поразительно, что она проехала весь путь от Флориды до Алабамы автостопом и не пыталась торговать своим телом.
Только на окраине Джексонвиля она пыталась предложить свою помощь в ресторане, где остановилась перекусить.
- Помощь в чём? – официантка была явно сбита с толку.
- Ну, знаете, я ищу работу.
- Официантки или что-то в этом роде? – опять не сообразила.
Молли заинтересовалась, всё ли в порядке у женщины с головой.
- Конечно, официантки. Я могу мыть посуду, готовить салаты, всё, что угодно. Мне нужна работа.
- Тебе нужна работа? – повторила официантка.
Боже всемогущий. Женщина нуждалась в серьёзном хирургическом вмешательстве. У неё явно отсутствовала способность соображать.
- Да, - объяснила Молли чётко и медленно. – Я бы хотела знать, принимает ли Ваш шеф на работу.
Она произнесла последнее слово с ударением, которое официантка не могла не заметить.
Женщина, казалось, вышла из оцепенения.
- Послушай, у тебя нет шансов. Сколько тебе лет, малышка? Тринадцать? Тебя не возьмут на работу, если тебе только тринадцать. Это против закона!
Молли выпрямилась во весь рост. Кто бы мог подумать, как ничтожно она мала.
- Мне шестнадцать лет, - сказала она. – Я уже не ребёнок.
Женщина покачала головой, либо от удивления, либо от недоверия, Молли точно не знала.
- Твои родители должны подписать разрешение. Притом, нам здесь никто не нужен. Жаль».
Но ей совсем не было жаль, это было обидней всего. Она подумала, что Молли тринадцать лет и не поверила ни одному её слову.

Nothing in all the world belonged to Molly Killany. Or so she thought at the uniformed age of sixteen. Oh, at home with her father she had her own bedroom, but it wasn’t really hers. She realized by the time she was around nine years old that she was a boarder in the house and nothing she touched belonged to her. Not the stuffed animals or the Panasonic stereo she had received for a Christmas present when she was fifteen, or even the clothes hanging in the closet. Kids were chattel possessed by parents. That was a new word she`d learned in vocabulary lessons. Chattel. In the archaic form it meant “slave”. The life of a minor was not his own, so he was a slave to the whims of a parent.
Her father, a retired colonel from the U.S. Marines, often told his only daughter that lives weren`t always shaped by self-will, but by circumstance. He used this argument when speaking of her mother`s death when Molly was born. “We never planned that you`d grow up motherless, Molly. I never thought I`d raise you alone, that I`d never be able to ... to love another woman.”
When Molly ran away from home it had more than a little to do with feeling owned and possessionless. It also had to do with the high school she attended where everyone was a snob. They thought the owned the world and everything in it. They didn`t have a clue about the reality of their situation – how they were owned lock, stock, and Reeboks.
Most of all, it had to do with Mark Killany, her father. Once he retired, after spending twenty years with the Marines, he made too much effort to control her destiny. She became his focus, his darling. His chattel. Not that he ever beat or mistreated her. It could be that he cared too much and that was the real problem. All he did was lecture her constantly. Don`t do this, don`t do that, watch out for the wrong crowd, don`t stay out past eleven, don`t even think about sex. Everything was taboo. Everything potentially threatening. Molly felt so suffocated she nearly stopped eating. Look at her. Skinny as a fence post. Even her breasts, which had been her crowning glory in the physical beauty department (although most people cited her glowing red shoulder-length hair), had squeezed themselves down to little nubs on her washboard-ribbed chest. She`d taken to wearing padded bras to give her any shape at all.
Even now as she walked around in the orange glow of the truck stop, she hunched her shoulders so as not to bring attention to The Nubs, as she thought of them.
Her intention at the truck stop would have given her father a fit. In fact, the idea was giving her a fit, too. Though she had made up her mind that no one owned her, that she owned herself and it was herself that she would sell, if she had to, she was finding it impossible no to think about. How was she going to do it? How could she? The thought not only depressed her, but repulsed her more than she had thought it would. The only way she was going to face it was to turn her mind off, but so far she`d had no luck. Her head kept rattling thoughts around, some of them silent screams, some of them whispered worries. You can`t have sex with some guy, just any guy! (If you do, you`re garbage, you`re scum, you`re going to regret it.) It`s going to be awful! (He will touch you and play with you and you will probably get sick all over him.)
If she`d had jewelry to hock or if someone would have given her an honest job at her age, she wouldn`t do it, but she didn`t and they hadn`t and she was on her own with nothing to her name, not a slim dime, nothing for barter but her bony, nubby, redheaded self. Yet even these realities wouldn`t quite kick in and save her from the war going on in her mind. She kept trying to think of another way. She just couldn`t find one.
It was amazing that she´d made it all the way from Florida to Alabama hitchhiking without already having to trade on her flesh.
Just outside of Jacksonville, she`d asked if they needed help in the restaurant where her ride stopped for a meal.
“To do what?” The waitress was sincerely befuddled.
“Uh, you know, a job.”
“Like being a waitress or something?” More befuddlement.
Molly began to wonder if the woman`s brain had taken a hike.
“Sure, like a waitress,” Molly said. “Like a dishwasher, like a salad maker, like anything. I need work.”
“You need work?” the waitress repeated.
My God Almighty. This woman needed major head surgery. She just couldn`t seem to get it together. “Yes,” Molly explained clearly and slowly. “I`d like to know if your boss is hiring, please.” She added the last word with an emphasis the waitress couldn`t miss.
The woman seemed to snap out of it. “Listen, you don`t stand a chance. How old are you, kid? Thirteen? You can`t work when you are just thirteen. Why, it`s against the law!”
Molly stood as tall as she could, never mind the front of her poking out so miserably small. “I`m sixteen years old,” she said. “I am not a little kid.”
The woman shook her head either in amazement or disbelief, Molly didn`t know which. “You`d have to have her parents sign a permission form. And besides, we don`t need anybody here. Sorry.”
But she hadn`t been sorry at all, that was the bad part. She thought Molly was a thirteen-year-old, and she hadn`t believed a word Molly said.