Женщина была американка, дети – русские. Во время пикника она спросила у них, не хотят ли они поплавать.
- ДА! – Радостно закричали дети на русском. Да. Но в следующую же секунду раздался дружный сдержанный вздох. Мама уже подняла руку, как регулировщик на перекрестке.
- Пожалуйста, говорите по-английски, - сказала она. По ее тону легко можно было догадаться, что эта фраза явно входит в десятку самых популярных из ее родительских высказываний.
Все девочки прикрыли рты ладошками, как будто пытаясь не выпустить оттуда какие-нибудь другие русские слова – возможно, гораздо более многозначительные.
- Извините, - наконец сказала одна девочка, потом к ней присоединилась вторая, третья. Не все они были дочерьми этой женщины, конечно, на пикнике были и другие родители, усыновившие детей из России, включая и меня.
Скоро все девочки хором пропели слова извинения и направились в сторону бассейна, шлепая по грязи сланцами на платформе и расплескивая кока-колу из стаканчиков на горячий тротуар.
Одна из них вернулась и взялась за руку женщины.
- Мама, прости, - сказала она, поблескивая брекетами на зубах. – Но когда приходят другие русские девочки, я забываю, что надо говорить по-английски.
- Я просто хотела вас поддразнить, - ответила женщина и пригладила прядку волос на голове дочери, явно ища способ предпринять попытку отступления, повернуть все так, будто девочка восприняла ее слова слишком серьезно. – Просто тебе нужно практиковаться в английском, чтобы не забывать его. Но ты можешь говорить и по-русски, - поспешно добавила она.
- Это ты сейчас так говоришь, - жалобно проговорила девочка, и, крепче ухватившись за руку матери, совершила вокруг нее пируэт, достойный начинающей балерины. – Но ты не понимаешь. Когда я не играю с девочками, я боюсь, что забуду русский, - вполне логично объяснила она, делая ударение на слове «боюсь».
Мои дети тоже иногда об этом говорят, хотя они всегда могут поболтать по-русски друг с другом.
- Ты не забудешь, - ответила мать, подчеркнуто выделяя голосом отрицание. Но прозвучало это не слишком уверенно, или, скорее, вряд ли она была уверена в том, что хочет, чтобы ее ребенок помнил русский. Если честно, лично мне показалось, что ей бы хотелось, чтобы девочка забыла родной язык. Или хотя бы не так уж сильно старалась его помнить. У меня не было ощущения, что я наблюдаю со стороны свою собственную жизнь, хотя и мне было тяжело, когда мои дети говорили по-русски специально чтобы я их не понимала, причем, чем старше они становились, тем чаще такое повторялось. Но я всегда принимала и понимала это.
Женщина обняла ребенка. Когда девочка выскользнула из ее объятий и побежала догонять остальных, мама извиняющимся тоном крикнула ей вслед:
- Практикуйся, сколько тебе нужно.
Все это было мне близко и понятно. Беспокойство матери, ее противоречивые чувства и стыд, который она ощущала глубоко внутри из-за желания, чтобы ее дочь разговаривала и видела сны на том же языке, что и она. Когда наши дети говорили во сне, мы слышали только русский, будто бы их подсознание давало нам знать: это тоже важная часть наших девочек. Может ли случиться так, что если они забудут русский язык, они потеряют все свои воспоминания? Вряд ли. Но сформулировать эти воспоминания, добраться до них будет гораздо сложнее.
Язык – это метафора, но эту метафору легко интерпретировать и использовать. На мой взгляд, проблема была не в том, забудет девочка русский или нет. Проблема была в другом: не забудет ли девочка английский, язык ее американской мамы, стараясь не забыть русский? Если бы ребенок стоял перед выбором, предпочел бы он одну культуру другой? Русский английскому? И, заходя глубже – прошлое настоящему?
Их – нам?
Вот что было страшно.