В доме на Ёшкенталервег наступили великие перемены. С утра до позднего вечера отец сидел за длинным столом в столовой, расписывая в своем кожаном блокноте красным плотницким карандашом планы на ближайшие дни и недели. Он даже решил вновь взять на работу Йоста ван дер Манна, парня из Ахорнвега, помогавшего ему в те добрые времена, когда шкафы из черного эбенового дерева, что делались по заказу купцов Видерса и Хельмхольца, один за другим отправлялись со склада при мастерской на какой-нибудь из кораблей компании Ллойда, уходивших от пристани Лабазного острова в Кёнигсберг, и даже в Мемель .
Бланк правительственного заказа, который Мария положила на полку за стеклянной дверцей буфета в столовой, следовало признать, выглядел внушительно. Общая сумма оплаты, выписанная красными чернилами, радовала глаз цветом кардинальского пурпура, как будто бы это была собственноручная подпись самого императора. Дома эту сумму не произносили вслух, чтобы не сглазить. Семь крестов следовало изготовить к 22 мая, а уже шла вторая неделя апреля, поэтому времени оставалось совсем немного. И все же, отец не выглядел осчастливленным. Он много бы дал, чтобы сейчас, как в прежние времена, иметь возможность делать свои шкафы из эбенового дерева, но кто же сегодня – он воздевал руки, с укором глядя в потолок – найдет покупателя на гданьский шкаф с аттиком , подобным украшениям испанских галеонов, стоивший, сказать по правде, целое состояние? Когда-то такие шкафы он отправлял в Копенгаген или даже в Амстердам, но сегодня дела на бирже в Амстердаме шли хуже не куда.
«Нужно брать, что дают», – говаривал дед Христиан Фербелин. Но отец хорошо знал, что это за кресты, на которые он получил заказ, и для кого они предназначены.
И вообще, какие там кресты! Крестами их называли люди, склонные к бунту, они все чаще появлялись в предместьях. В правительственном заказе это слово не фигурировало. На листе плотной бумаги, который Мария принесла из Прокуратории, наклонным почерком канцеляриста управы было написано, что столярных дел мастер Иоганн Фербелин, владелец мастерской в Лангфуре на Ёшкенталервег, в соответствии с договором, подписанным начальником V отдела Прокуратории Францем Ф. Форгастем, отвечающим за реализацию правительственных заказов в городе, выполнит как можно тщательней из твердого дерева, желательно дубового, в соответствии с прилагаемым рисунком архитектора Делароша, семь деревянных конструкций в срок до 22 мая; затем доставит вышеназванные конструкции во двор комендатуры полиции на улице Каренваль, после чего, как только комиссия убедится в том, что заказ был реализован должным образом, передаст их властям правопорядка в лице главного комиссара Бельковского.
Мария знала, что если бы отец по тем или иным причинам отказался от этого правительственного заказа, что, в общем-то, не исключалось – он мог бы, например, заболеть, то на заказ претендовали бы сразу не менее ста владельцев столярных мастерских из Верхнего и Нижнего Города, готовых на все, лишь бы заполучить бумагу с печатями Прокуратории, которая сейчас лежала на длинном обеденном столе в доме на Ёшкенталервег, сияя замечательными цифрами, старательно выписанными красными чернилами. Что делать, таков мир, а мир не изменишь. Государство обязано карать тех, кто творит зло, и трудно себе представить, что имперское величие может свершать справедливое возмездие тем, кто заслужил суровое наказание, без упомянутых деревянных конструкций. И кто-то, нравится это ему или нет, должен эти конструкции сделать, а если не сделает он, то их охотно сделают другие.
На самом деле «кресты», о которых толковали склонные к бунту мужчины с предместий, не были никакими крестами. Название это они получили из-за сходства с вытянутой латинской буквой Т ; людям нелояльным это сходство и могло навеять такую отдаленную аналогию, в общем-то совершенно необоснованную: ведь что общего буква Т имеет с таким святым предметом как крест? Имперский заказ, бланк которого лежал перед отцом на большом обеденном столе, с административным холодом гласил, что столярных дел мастер Иоганн Фербелин в указанный срок и со всем старанием сделает семь виселиц, задуманных в соответствии с франкфуртской модой так, чтобы их можно было поставить высоко над городом, лучше всего на открытой вершине холма, видимой издалека.
Мария любила бывать у отца в мастерской. Когда ходила по ней, аккуратно раскладывая на полках рубанки, долота, сверла и ящички с гвоздями, спиральки сосновых, ясеневых или липовых стружек, покрывавшие пол мастерской между верстаком и окном, приятно пружинили под ногами, рассыпаясь в золотистую труху. Запах живицы, исходящий от желтоватых досок, напоминал о лесном аромате свежесрубленных деревьев. С восьми часов утра в мастерской отца молоток звенел, безошибочно попадая по шляпке гвоздя, вгоняемого в доску. Посвистывание рубанка переходило в посвистывание волокон, отделяемых от древесины, а долото искусно вырезало цветочный узор на согретой солнцем поверхности дубовых панелей. Отец, работая, обычно насвистывал, но с тех пор, как получил этот столь долгожданный государственный заказ, работал молча.
Шла третья неделя апреля, когда из леса на металлических подводах были доставлены двадцать дубовых бревен. Их уложили на опорах у стены, накрыли доскам, чтобы не мокли под дождем, если ветер вдруг повернет со стороны Брентау, задувая в западную стену мастерской. На ошкуренных стволах овальные следы на месте отсеченных ветвей были похожи на глаза с прикрытыми веками. Стволы были темные, хорошо высушенные, твердые, расписанные волнами слоев, бежавших от комля до вершины. Когда отец подошел к снятым с возов бревнам и рукояткой топорика стукнул по ближайшему из них, раздался глубокий стеклянный звон здоровой древесины, давая понять, что дерево крепкое, без изъянов. Лесопилка Манзеля и в этот раз не подвела.
Рисунок архитектора Делароша со всеми подробностями конструкции, которую необходимо было сделать, отец прибил к стене мастерской возле самых дверей, чтобы все время иметь его на виду. Издалека, как показалось Марии, рисунок был похож на гравюру с библейским сюжетом, выполненную на медной пластине с необычайной старательностью и настоящим талантом. Господин Деларош был не только архитектором, но и, как можно было судить по рисунку, хорошим художником, наверное, поэтому резкие формы частей деревянной конструкции, отображенной на плотной бумаге, он смягчил легкой игрой светотени. Все фрагменты «креста» должны были соединяться между собой при помощи специальных углублений и штифтов, так что для сборки конструкции не требовались ни металлические винты, ни гвозди. Высокий, вбитый в землю вертикальный столб, венчался наверху мощным поперечным брусом, внизу, у самого основания столба, находилась небольшая ступенька, на которой должен был стоять несчастный, приговоренный к смерти. Возле ступеньки в сбитом из нескольких досок горизонтальном помосте небольшая крышка западни открывалась при помощи поворотного железного устройства, имеющего рукоять, длинную и крепкую, и – как можно было судить, глядя на рисунок – удобную в захвате.
Вся конструкция по внешнему виду напоминала препарированный скелет какого-то неизвестного организма. Гармоничная уравновешенная конструкция радовала глаз, так что каждый, кто смотрел на гравюру господина Делароша, мог через минуту забыть об ее истинном предназначении.
А потом начались беды. Кто-то в ночь с субботы на воскресенье подложил огонь под западную стену мастерской, которую желтые языки пламени тут же стали жадно лизать, и только благодаря тому, что рядом под водостоком стояла бочка с водой, пожар удалось быстро погасить. Потом кто-то красной краской написал на стене склада при мастерской грязные ругательства, и потом Мария до самого полудня смывала их. Стало понятно, почему заказ, подписанный начальником Форгастом, подкрепляли столь значительной суммой. Чиновники Прокуратории хорошо понимали, что может ожидать счастливого бенефицианта этого контракта. Самой страшной была ночь со среды на четверг. Около полуночи какие-то незнакомые мужчины с факелами подошли к дому, они выкрикивали оскорбления в адрес отца, и даже грозили ему смертью, а потом в окна полетел град камней, были выбиты практически все стекла в окнах, обращенных на улицу, и утром их нужно было стеклить заново. Стекольщик Вертке с улицы Мирхауэрвег, вызванный через посыльного около десяти утра, запросил за работу значительно больше, чем обычно, без всяких угрызений совести пользуясь оказией. Отец даже заколебался на минуту, не пойти ли в Прокураторию и не отказаться ли от всего, но мать его удержала: «Господи милостивый! Что же ты удумал? Ведь Ленжион и Халевиц только этого и дожидаются! Ты не можешь сделать им такого подарка!». Отец уже имел с этими господами дело, стараясь получить контракт на ремонт резных дубовых лав в костеле св. Николая, поэтому только сплюнул на сторону, взял в руки рубанок, дунул на блестящее острие, в котором застряли стружки, и снова принялся за работу.