Оригинал: Emily Dickinson. An interpretive biography (10), Thomas H. JOHNSON / Томас Джонсон
Перевод с английского: Лу
Стр. 75—79
Когда бы ни появились на свет стихотворения из первых подборок, в 1858 году или еще раньше, истина в том, что все они были созданы неопытной рукой и представляют собою сентиментальные излияния влюбленного поэта, например:
Ах, сердце! Как ни тяжело,
несу тебе завет:
ты позабудь его тепло,
а я забуду свет.
Спеши! А не успеешь -
то так тому и быть -
вовеки не сумею
его я позабыть...
Среди них только в одном стихотворении происходит словно бы перебой дыхания, свидетельствующий о том, что Эмили стремилась воплотить в стихах часть именно своей судьбы. Загадочные строки «Я дважды смерть пережила» говорят об утрате двух самых близких друзей и страхе утратить третьего. Леонард Хамфри, преподаватель Академии Амхерста, кого она обожала, умер в 1850 году. «Я всегда влюблялась в моих учителей», — писала она в школьные дни. И смерть Ньютона, конечно, была тяжелой потерей. Третьей утратой мог оказаться Чарльз Водсворт.
Преподобный Чарльз Водсворт служил пастором пресвитерианской церкви на Арч-стрит в Филадельфии с 1850 до начала 1862 года. В апреле 1854-го Эмили и Лавиния, возвращаясь из трехнедельной поездки в Вашингтон, куда они ездили повидаться с отцом, в то время бывшим членом Конгресса, две недели гостили у своей старой школьной подруги Элайзы Коулмен, чей отец, преподобный Лаймен Коулмен, был в прежние времена ректором Академии Амхерста. Письменных подтверждений нет, но можно предположить, что Эмили ходила слушать проповеди Водсворта. Он считался прекрасным оратором наравне с прославленным Генри Уодом Бичером, а в Филадельфии ему и вовсе не было равных. Скромный, сдержанный в обычной жизни, он приобрел репутацию благодаря блестящим и страстным, не лишенным некоторой театральности проповедям. Вероятно, именно они произвели на Эмили такое неизгладимое впечатление. Единственное, что известно об их ранних отношениях, это то, что он навещал ее в Амхерсте в начале 1860 года, когда еще носил траур после смерти своей матери, случившейся в минувшем октябре.
Этот визит и другой, недолгий, через 20 лет, летом 1880 года, — все, что известно об их встречах, и вполне возможно, что других не было. Тем не менее после его смерти 1 апреля 1882 года она писала письма, которые о многом говорят — а еще больше подразумевают. Дважды она называла Водсворта своим ближайшим или «самым дорогим на свете» другом. Она говорила, что он с детства ее наставник и что она не представляет, как ей теперь жить без него. В октябре 1882 года она писала миссис Холланд: «Иногда кажется, что есть месяцы, которые дают, и есть такие, которые отнимают. Август мне многое принес, а апрель меня страшно ограбил — причем сразу». Через несколько месяцев, снова в письме миссис Холланд, она добавила к этому: «К любым поразительным событиям в конце концов привыкаешь, но смерть любимого человека все время с тобой — сейчас сегодня, вчера и всегда — а не только 1 апреля».
С годами она стала видеть в Водсворте «человека скорби» и «темный жемчуг — порождение бурных вод». Такой образ, сложившийся в ее душе, несомненно являлся плодом фантазии. Водсворта знавшие его описывали как сердечного и жизнерадостного человека, так что скорее всего Эмили мало или вовсе ничего не знала ни о нем, ни о его детях, которыми тоже интересовалась. Она писала ему письма, отправляя их с сопроводительной запиской к миссис Холланд, в которой просила передать их ему, однако делала это вовсе не для того, чтобы скрыть тайный роман с женатым мужчиной, ибо никто из Холландов не стал бы участвовать в такого рода авантюре. Это был один из способов общения Эмили с внешним миром. Кроме сестры, которая никогда не видела Водсворта, и Сэмьюэла Боулза, которого, вероятно, она сделала своим конфидентом, она больше ни с кем не говорила о Водсворте. Это позволяет понять природу ее смятенных чувств. Называть по имени Яхве запрещено, ибо оно является тайным. Завесы над Ковчегом Завета должны оставаться опущенными*.
Приблизительно в 1862 году она отправила Боулзам копию одного из своих «брачных» стихотворений 1862 года.**
О торжество — я божество!
Невенчанная жена!
Есть чем гордиться —
Голгофы императрица!
Царица — хоть нет короны!
Помолвленная — без обморока
Божьи посланцы женщины —
Держи с жемчугом жемчуг —
С золотом — золото —
Рождение — Свадьба — Саван —
И все это за день —
«Муж мой!» — она говорит
Напевно чуть-чуть —
Это ль не Путь?
В письме с этим стихотворением говорилось: «Здесь то, что я должна была тебе сообщить… Никому не расскажешь? Тому порука твоя честь.
Боулз, относившийся к Эмили как любящий старший брат, не мог не ответить на такое иначе как: «Что, в конце концов, происходит? О чем это ты? Что ты на себя напустила?» По всей вероятности, ответом была ее записка:
«Милый друг! Если усомнился в моем праве на белые одежды — хоть на миг… знаю, ты ведь больше так не будешь…»
Затем шли следующие строки:
На тернии, на гравии —
Кровавая роса.
За праведником праведник
Восходят в небеса.
Величественно-светлые
Не ранит их позор —
Как с вечными планетами
Не сладит метеор
Их вера — монолитная,
Чиста надежд их суть.
Как компасы магнитные
Они укажут путь.
Боулз понимал и принимал ее такой, какова она есть, и уважал избранный ею образ жизни. В октябре 1863 года он писал Остину: «Сердечный привет девочкам (Ньюмен), а также Винни, а Королеве-затворнице — моя особенная симпатия, ибо она «преодолела мирское» — спроси у нее, правда ли, что на небесах все время поют «Слава в вышних» и «Алилуйя»?
|
|