Оригинал: Sommergeräusche, Cornelia Manikowsky
Ветер шевелит верхушками деревьев, запутывается, проводит листьями друг по другу и создает далекий, хаотичный шум. Из сада слышно легкое жужжание насекомых. То тут, то там оно подчеркивается благодаря особенно громкому или особенно близкому шмелю или пчеле; низкое, неослабевающее гудение, оно становится ближе, еще ближе, обрывается. После некоторой паузы оно еле слышно возобновляется; удаляется, замирает. Сейчас больше ничего не слышно.
Тренькает птица. Чириканье. Тихое кряканье. Шуршание в кустарнике, замерло, снова шуршание, один черный дрозд, второй, справа, слева, через сад, теряясь в его дальней части, выныривая снова, третий; громкие и резкие, царапающие звуки. Шорох, что-то хрустит: дрозды умолкают. Издалека снова слышен шум листьев.
Может быть кошка бродит по саду. Осторожными и гибкими движениями пробирается она под кустами, вытянув тело, протаскивая изогнутую спину под нависшей веткой, на другой стороне выгибаясь горбом, потом замирая, цепенея посреди движения,так что лишь медленные и сконцентрированные перемещения хвоста и подрагивание усов выдают в ней признаки жизни, пока она одним движением не запрыгивает на ограду сада, высоко расположенную ветку, выступ стены или крышу сарая, оказывается при этом напротив другой ветки, сбивает строительную крошку, или мелкие камни, или сухую еловую шишку с садовой ограды или выступа стены, вздрагивает, замирает: вспугнутые дрозды, громко ругаясь, летят через сад.
Сюда проникают голоса. Тихий смех. Или пение. Группа прохожих или радио, приносимые ветром, обрывочными клочками, то отчетливо слышные, снова становящиеся тише, исчезающие, и опять совершенно отчетливые, как будто это рядом, прямо перед домом, в саду или на террасе под балконом. Откуда они - не понятно. Может быть, они также с улицы, может быть... сейчас они снова становятся нечеткими, пропадают. В саду еще слышно только тихое жужжание пчел, щебетание птиц.
Кошка должна покинуть сад, тягучими шагами двигалась она по цветочной грядке, легко и уверенно ставила лапы, протаскивала упругое тело под кустами и вымахавшей травой, отделяющей сад от соседского участка; извивающееся движение в сторону, взмахнувший хвост, легкое покачивание ветки; больше ничего. Или она исчезла в другом направлении, в плодовом саду, втянула голову, прижала уши и нырнула в высокую траву под фруктовыми деревьями, невидимая для птиц, как скоро движения колосьев прийдут вновь к спокойному состоянию, или ветер пробежит опять по траве и сотрет каждый след, так что останется только еще перед глазами гладкая, туда и сюда колышущаяся волнами поверхность.
Детские голоса. Не радио, не пешеходы; группа детей. Они говорят беспорядочно, громко и быстро, потом тихо, внезапно начинают смеяться, пронзительно кричать, голоса меняют направление, она поворачивает голову, пытается различить отдельные голоса - словно они двигались в начале в одну, а потом в другую сторону, как будто у них не было никакой цели или они не могли решиться на какую-либо цель или замысел. Сейчас они становятся громче, горячатся, отдельная, непонятная реплика, они смазываются, визг и крики начинаются по-новой.
Порыв ветра зацепился за шторы, задул одну из них далеко в комнату и там задержал, не дал ей снова упасть, она смотрит на отогнутый угол, на ненатурально округленную кверху ткань и скрученный край. Ткань вибрирует.
Голоса приближаются, сейчас по-настоящему; они не могут быть единым, звонким смехом, кто-то протестует, громко и ожесточенно, голос становится выше и пронзительнее, Марен сжимает веки, крик - потом снова становится тише, приглушеннее, крики и визги исчезают, ее лицо разглаживается, остается слышным только легкое туда и оттуда отдалившихся голосов, тихий смех или хихиканье, бормотание.
Штора снова опала, задевает за пол, издает равномерный и чиркающий шум, приближается к ней и опять отклоняется обратно, временами это отчетливо видно, потом снова можно разглядеть только легкое колебание. На какое-то время она задерживает дыхание, старается не скрипеть стулом и не касаться бумаг на столе. Под ладонями она чувствует холодную столешницу. Хлопает дверь. Сейчас снова тихо.
Пчела летит вдоль стены дома, жужжание становится ближе, пчела пролетает балконную сетку, дверь, поднимается выше, снова летит к дверной раме, еще раз взлетает, направляется в одну сторону, в другую, опять снижается. Она недолго бегает по раме, изучает лак, место, где он осыпался, и обнажившуюся под ним древесину. Взлетает, движение назад, наружу, маленькая черная точкв, точечка, жужжание затихает. Ее больше не слышно.
Ветер ослаб, движения штор замедляются, легкое покачивание, вибрирование, больше ничего. Марен слышит шаги в саду, голоса детей, отдельные возгласы и полуфразы. Кто-то хихикает, окрик, имя, голос начинает считать, снова смех, возгласы и крики, не разобрать, не определить.Она прислушивается. Голоса обрываются. Тихо шелестит трава; голоса возвращаются, снова становятся громкими и пронзительными, стараются друг друга заглушить, вытеснить, сейчас заливистый смех, он уже громче, выше, она смотрит на окно; смех не прекращается, нарастает, становится еще громче, пауза, опять немного потише, снова усиливается, проносится дальше, постепенно ускоряется, обрывается.
Марен смотрит на небо над вершинами деревьев. Перед ее глазами по горизонту тянется полоса конденсата, толстая белая полоса поперек светлоголубого и безоблачного неба. Хотя не видно никакого самолета, не слышно никакого шума двигателя.
Вы должны тащить. Тащить! Та-щить! Ну же! Детские шаги по гравию, шорох густой травы. Смех. Кто-то стонет.
Полоса конденсата стала толще, образует густую цепь из компактных и повисших друг на друге облаков, становится еще более толстой и в то же время нерезкой, края смазываются, растворяются, пока еще только конец конденсатного шлейфа остается узнаваемым, наконец и он также растворяется, начинает теряться в белоголубом небе, его еще можно распознать только по белой, размытой дымке, и Марен опускает голову, возвращается обратно в комнату; балконная сетка, дверь, шторы, стол: бумаги, книги, письменные приинадлежности.
Пахнет свежесрезанной травой, сочной, зеленой и влажной, и бензином, бодряще и одновременно едко, она трясет головой, пытаясь отогнать свежий воздух, вскрик, она вздрагивает от страха, локти прижимаются к телу, вслушивается, ошущает звук еще в ушах, колющую боль в голове - голос давно затих. Больше ничего не слышно. Марен садится обратно. Она узнает треск машинки для подстригания газонов, приближающийся и отдаляющийся, громче и снова тише, все время через равные промежутки, дроздов и заглушающий, а потом исчезающий шум ветра, переходящий сам в крики дроздов, шелест листвы.
Ну же! Давайте! Та-щить! Та-щить! Возгласы и крики стали громче, скрежешущий шум, царапанье и шарканье. Как будто что-то тащили по полу, напряженно и прерывистыми движениями; дрова, хворост, может быть большую ветку, покрытую зеленью, полдерева с бесчисленными ветвями и сучьями, побегами и корнями, вновь и вновь застревающими, путающимися, прерывающими транспортировку, они должны расчищать путь, убирать в сторону препятствия или освобождать либо обламывать ветки. - Их попросили помочь с дровами соседям, крестьянам, которые сдали их родителям квартиры на время каникул - и сейчас она понимает причину криков и возгласов, смех и нетерпение, понимает, что детей заставили думать о толстых чурбанах, поколотых на небольшие поленья и уложенных сушиться у стен хлевов и сараев, защищенных от непогоды навесами или козырьками крыш, и они целое лето видели их, лежащих там нетронутыми -
Сейчас самолет все же можно услышать, не громко или оглушительно, чтобы можно было однозначно определить, что это самолет, больше как гром или тряску, охватившую воздух, мебель, поверхность стола и распространившуюся оттуда дальше, вибрацию в ее ладони, в руке, которую она заметила только в момент спада, возможно лишь потому, что перед этим наблюдала за полосой конденсата на небе и ожидала самолетный гул. Она вслушивается, пытается определить путь самолета, вычислить направление, гудение становится тише, затихает, сменяется голосами детей, которые снова стали громче, приблизились, пока еще можно ощутить лишь легкий отголосок, след, в ушах, теле, пока разговоры детей не заполняют помещение, не вытесняют все остальное, и Марен начинает сопоставлять отдельные голоса, громкий голос Шарлотты и квакающий голос Биржит, младшей сестры:
Слотан уже опять убежал.
И ни одного низколетящего самолета не было, - стонет Шарлотта. |
|