Скрипичный мастер Амедео Торти, как обычно, пил кофе со своей женой. Их дети уже давно отправились в свои кровати. Супруги молчали, как это часто бывало. Вдруг она произнесла:
- Хочешь, я скажу тебе одну вещь…? Целый день у меня странное чувство…Будто этим вечером к нам должен зайти Аппакер.
- Что ты такое говоришь?! Нечего шутить такими вещами! – ответил супруг с явным беспокойством, ведь скрипач Тони Аппакер, его давний близкий друг умер двадцать дней назад.
- Я знаю это, я знаю, что это ужасно, - заговорила жена, - но от этого ощущения я никак не могу избавиться.
- Эх, ладно… - проговорил Торти печальным голосом, не желая продолжать разговор. И покачал головой.
Они снова замолчали. Было без четверти десять. Вдруг раздался дверной звонок. Довольно-таки долгий и сильный. Оба вздрогнули.
- Кто это может быть в такой час? - промолвила жена Торти. Из прихожей донесся звук шлёпающих шагов служанки Инес, которая отпирала дверь, а затем послышался негромкий разговор. Через минуту девушка появилась в столовой. Её лицо было бледным от страха.
- Инес, кто там пришёл? – спросила супруга Торти.
Горничная развернулась к хозяину и, запинаясь, проговорила: «Синьор Торти, выйдите на минуту, там…О, если бы вы знали!»
- Да кто там? Кто? – в ярости спросила хозяйка, хотя она уже хорошо понимала, кто же это мог быть.
Инес склонилась так, как будто собиралась раскрыть важную тайну. Слова получались у неё едва различимыми: «Там…там…Синьор Торти, выйдите…Пришел маэстро Аппакер!».
- Что за вздор! – произнес Торти, разозлившийся из-за всех этих загадок. «Я схожу…Ты оставайся здесь», – бросил он жене.
Он вышел в тёмный коридор, ударившись об угол какого-то шкафа, и с силой открыл дверь, которая вела в прихожую.
Там, с немного застенчивым видом стоял Аппакер. Он выглядел вовсе не так, как обычно: Аппакер предстал совсем тусклым, а контуры его тела казались размытыми. Был ли он призраком? Наверно еще нет. Скорее всего, он просто еще не освободился полностью от того, что люди называют материей. Привидение, но с определенной остаточной телесностью. На нём был привычный серый костюм, рубашка в голубую полоску, красно-синий галстук и довольно-таки помятая фетровая шляпа, которую он нервно теребил в руках. (Имеется в виду: призрачный костюм, призрачный галстук и так далее.)
Торти не был впечатлительным человеком. Совсем наоборот. Однако и у него сбилось дыхание. Шутка ли снова увидеть у себя дома самого близкого и старинного друга, которого двадцать дней назад проводил в могилу.
- Амедео! - произнес бедняга Аппакер, улыбаясь, будто хотел нащупать почву.
- Ты здесь? Ты здесь? – Торти был практически в бешенстве из-за переполнявших его, кто знает каких, противоположных и бурных эмоций, вылившихся в сплошную вспышку гнева. Разве он не должен был быть безмерно рад снова увидеть утраченного друга? Разве не отдал бы Торти с радостью свои миллионы, чтобы осуществить подобную встречу? Да, конечно, он сделал бы это не задумываясь. Он заплатил бы любую цену. И тогда почему же теперь не появилась эта радость? Напротив, откуда это злобное раздражение? Неужели после стольких горестей, стольких слёз и перенесенных неприятностей нужно было всё начинать заново только из-за так называемых приличий? За дни разлуки чувство крепкой дружбы постепенно растворялось, и теперь его и вовсе больше не оставалось в наличии.
- Ах да, я здесь, – ответил Аппакер, еще сильнее прежнего начав теребить поля шляпы. – Но я…ты хорошо знаешь об этом, нам незачем отвешивать друг другу комплименты…Разве беспокойство…
- Беспокойство? И ты называешь это беспокойством? – перебил Торти, вновь поддавшись приступу ярости. – Ты возвращаешься, даже знать не хочу откуда, да еще и в таком состоянии… И после говоришь о беспокойстве! Хватает же у тебя наглости!
Затем, вне себя от раздражения, не вслух Торти добавил: «Что мне делать теперь?».
- Послушай, Амедео, - сказал Аппакер, - не злись…После всего, что случилось, не моя вина… Даже там (он сделал неопределенный жест) существует некоторый беспорядок…Вообщем, я должен пробыть здесь еще около месяца…Один месяц, если не больше…А ты знаешь, что мои вещи уже вынесены из моего дома, и туда въехали новые жильцы…
- И теперь, ты хочешь сказать, что остаешься спать здесь у меня?
- Спать? Увы, я больше не сплю…Не приходится спать…Мне бы хватило уголка…Я не буду шуметь, не ем, не пью и не…вообщем уборная мне также не нужна…Поможешь? Лишь бы не бродить всю ночь, да еще и под дождем.
- Но дождь…ты разве промок?
- Конечно, не промок, - сказал Аппакер и, с едва заметной усмешкой, добавил, - дождь всегда вызывает у меня проклятое беспокойство.
- Итак, значит, ты хочешь проводить ночи здесь?
- Ну, если ты разрешишь мне это…
- Если я разрешу!... Я не понимаю…Интеллигентный человек, старый друг…тот, у кого теперь вся жизнь, увы, позади…как ты не отдаешь себе отчёта? Вот-вот, ты же никогда не имел семьи!
Аппакер, сконфузившись, направился в сторону выхода: «Прости меня, понимаешь, я считал…Остаться только на один месяц…»
- Но теперь ты не хочешь меня понять! – произнес Торти почти в бешенстве. – Я не за себя беспокоюсь…Дети!... Мои дети! Тебе кажется нормальным, что два невинных малыша, которым нет еще и десяти лет, будут вынуждены видеть тебя. После всего, что произошло, ты должен отдавать себе отчет, в каком положении находишься. Прости меня за грубость, но ты, ты - призрак…и куда деваться моим детям, я не оставлю призрака здесь, у нас, мой дорогой…
- И что же теперь?
- А теперь, мой дорогой, я не знаю, что ска… - остановился на полуслове Торти. Неожиданно Аппакер растворился. Послышались только стремительные шаги, спускающиеся вниз по лестнице.

Пробила половина первого ночи, когда маэстро Марио Тамбурлани, директор Консерватории, где он также имел жилье, вернулся домой с концерта. Подойдя к входной двери своей квартиры, он уже собирался повернуть ключ в замке, когда услышал позади себя шёпот: «Маэстро, маэстро!». Мигом обернувшись, Марио увидел Аппакера.
Тамбурлани был известен своей дипломатичностью, сметливостью, благоразумием, способностью устраиваться в жизни: качества или привычки, которые приносили ему куда больше выгоды, чем он мог рассчитывать при своих скромных достоинствах. За одно мгновение он сориентировался в ситуации.
- О, дружище, дружище. – слезливо проговорил Тамбурлани дружеским тоном. При этом он протянул руки в сторону скрипача, остановившись, однако, в целом метре от него. – О, дружище, дружище…Если бы ты знал о той пустоте, которая…
- Что? Что? – не расслышал Аппакер, который стал немного глуховат, так как у привидений острота чувств приглушена.- Наберись терпения, ведь я теперь не слышу так же хорошо, как прежде…
- Ох, я понимаю это, дружище…Но я не могу кричать даже чуть-чуть. Ада там уже спит, и потом…
- Прости, ты не мог бы разрешить мне войти ненадолго? Я уже несколько часов в пути…
- Нет, нет, Боже упаси, вот напасть, если Блиц тебя почуял.
- Как? Как ты сказал?
- Блиц, моя овчарка, ты разве не помнишь его?...кажется какой-то шум…Настоящий сторож, тут же просыпается…и потом, кто знает…
- Значит мне нельзя как-нибудь…
- Прийти остаться здесь у меня? О дорогой Аппакер, конечно, конечно! Еще бы, для такого друга, как ты…Однако, прости меня, но, что мы будем делать с собакой?
Вопрос поставил Аппакера в тупик. Тогда он попробовал надавить на чувства Тамбурлани: «Ты рыдал, маэстро, рыдал всего месяц назад на кладбище, когда произносил свою речь перед моим погребением…ты помнишь? Я слышал твои рыдания, так что ты считаешь?»
« О дружище, дружище, не напоминай мне об этом…меня охватывает такая печаль вот здесь ( и он поднес руку к груди)… О Боже, мне кажется, что Блиц…»
И действительно, из глубины квартиры донеслось глухое угрожающее рычание.
«Подожди, дружище, я на минуту зайду успокоить эту несносную зверюгу…Дружище, всего лишь на минутку».
Ловко, как угорь, он проскользнул внутрь квартиры и закрыл за собой дверь, хорошенько заперев её на замок. Затем наступила тишина.
Аппакер прождал пару минут. Затем он начал звать шёпотом: «Тамбурлани, Тамбурлани». С той стороны ответ так и не прозвучал. Тогда Аппакер стал чуть слышно стучать в дверь костяшками пальцев. Но молчание было абсолютным.
<...>